Приложение к рассказу Екатерины Яковлевны Соловьевой «Как мы раньше жили»

Это небольшое эссе-воспоминание моей прабабушки Екатерины Яковлевны Соловьевой, которое она написала в 1963 году в городе Горьком.
Постараюсь сохранить орфографию и пунктуацию автора. Это важно. Прабабушка была из крепостных крестьян и уже после революции, только при Советской власти ей удалось выучиться грамоте, как я понимаю. К тому моменту у нее было семеро взрослых детей. Еще двое умерли в раннем возрасте.
Мама, я попрошу тебя в комментариях обязательно давать дополнения. Про ее детей, наших бабушек и дедушек и вообще про то что помнишь и знаешь.
Итак, начну.

Дополнение к рассказу КАК МЫ РАНЬШЕ ЖИЛИ
Адрес: город Горький- 42 проспект Кирова
дом 31-а, квартира №-32
Соловьева Екатерина Яковлевна
Город Горький — 1963 г.

В зимние вечера сидеть в избе при свете коптящей лучины никому не хочется. И вот мы, все ребятишки нашей семьи, как только поужинаем, так и залезаем на полати. Когда отца дома нет, то мы в темноте, лежа на полатях, начинаем баловать. Мама с печи, где она лежит — кричит нам:
— Девки спите! Завтра рано вас разбужу.
А Иринка маму упрашивает:
— Мама, расскажи нам что нибудь, так мы будем тихо лежать.
Мать помолчала немного, поворочалась, а затем говорит нам:
— Пока отца дома нет я расскажу вам одну бывальщинку. Только, чур, меня не перебивать.
-Небудем! Небудем! -кричим мы хором.
-Ну, слушайте, — начала свой рассказ мама:
-Раньше мы были крепостными у барина Смяцкого. Он был дедушка нынешнего барина Смяцкого. Как сейчас помню его, он был уже старый, с большим пузом. Хоть он и был женат, но после каждой свадьбы, какие он устраивал, он брал к себе «молодую» на первую ночь.
Это ему так нравилось, что он приказал своему бургомистру-немцу докладывать, где есть девочки, что-бы выдавать их замуж за кого попало, лишь бы переспать с ней первую ночь.
В нашей деревне все девочки от десяти лет и старше на улицу выходили с опаской. Все прятались от барина и бургомистра.
Через два дома от нас жила девочка одиннадцати лет. Звали ее Акулинушка.
Родители на нее не налюбуются, одна дочька и такая веселая, красивая, да толковая. Хранили они ее, как зеницу ока. Прятали от злодея-барина и бургомистра, как говорят, за тремя замками.
Но все равно дознался барский пес про Акулинушку. В весенний тихий вечер ворвался он в избу к родителям девочки, но Акулинушку не нашел. она успела соскочить в подпол. Бургомистр покрутил своим хищным, как у ястреба горбатым носом и сверкая глазами пригрозил:
— Если завтра девочки не будет дома, изобью до-смерти. Ожидайте с женихом.
Отец девочки, пересилив страх перед бургомистром, тихо спросил его:
— Господин бургомистр, а жених-то кто будет?
— Жених — что надо. Самостоятельный мужик-вдовец Федька-кривой. Благодарите за него вашего батюшку барина.

Когда бургомистр сердито хлопнул дверью, мать Акулинушки упала перед иконами на колени и истошно заголосила:
-Ой господи! Пропадет, пропадет наша доченька! Изувечит ее зверюга-барин, да Федька-кривой. Ой господи! Он уже старик, ему скоро пятьдесят лет. У него двое детей и они все уже старше нашей доченьки. Господи, за что ты нас караешь; В чемсогрешили мы перед тобой. Божья матель, заступись за нас грешных.
Старик уронил голову на стол, зажал ее ладонями. От приглушенного рыдания — плечи его болезненно вздрагивали. Он горестно шептал:
-Изверги! Изверги! Мучители наши! Обращаются с нами хуже, чем со скотом. Придет время отольются им наши горькие слезы.
Наревевшись старики заперли дверь дома и полезли в подпол за дочькой. она в испуге тряслась всем маленьким телом и не давалась в руки родителей. Кое-как ее втащили из подпола и унесли на потолок. Положили Акулинушкупод край соломенной крши, дп еще и закидали ее прелой соломой. Мать на прощание шепнула ей:
— Что бы с нами, ирод не делали, ты доченька, не вылезай.
На второй день рано утром бургомистр уже ломился в дверидома несчастных родителей Акулинушки. С ними пришли два барских лакея и жених Акулинушки Федька кривой.
Бургомистр не видя в избе девочки, злобно шагнул в старику. Схватил его за седую бороду и стал дергать.
-Где невеста? Отвечай, а то под розги ляжешь!
Старик простонал:
-Незнаю. Куда-то убегла.
Бургомистр еще арз дернул за бороду и повернулся к лакеям.
— А ну-ка молодцы! Всыпьте старой собаке двадцать горячих!
Здоровенные лакеи молча сорвали со старик холщовую рубашку, повалили на лавку и умало привязали его к лавке веревками. Резко засвистели гибкие прутья ивы. Немец-бургомистр потирал руки и приговаривал:
-Гут, гут! Хорошо!
Старик сначала тихо стонал. Потом не выдержал, завыл, дико закричал на всю деревню.
Бургомистр ткнул носком сапога в бок старика.
-Ну грязная тварь! Теперь т скажешь где дочка?
Старик не отвечал, корчась на лавке он только всхлипывал.
Бургомистр скверно выругался, выхватил прутья у стоявшего рядодом лакея и сам стал ожесточенно хлестать по окровавленной спине старика.
Старик внезапно перестал стонять. Он обмяк, голова его безжизненно свесилась с лавки.
-Скис собака! А ну молодцы, окатите его водой!
Лакеи вылили на затихшего старика ведро холодной воды. Отвязали от лавки и бросили у порога.

Жених Акулинушки Федька кривой упал перед бургомистром на колени и слезно заныл:
— Отец родой, не губи Акулинушку. Слезно прошу не увечь ее родителей. Я уже старик, у меня дети большие, нехочу я жениться.
— Я тебе покажу собака, нехочу!-вскипел бургомистр. При этом он сильно пнул носком сапога в ползающего у его ног Федьку кривого. Тот ойкнул и отпрянул в сторону.
-Вместо того, чтобы говорить нехочу, надо благодарить нашего барина за его отеческуб щаботу о тебе. Дурак! Пошел вон!
Идя к дверям бургомистр пригрозил до смерти перепуганной матери Акулинушки:
-Завтра снова приду. Если дочка не найдется, то будем тебя бить.
Бургомистр кинул вспотевшим лакеям, чтобы они вшли за ним.
На улице он тихо сказал им:
-Вам, молодцы, надо зорко следить за стариками. Они где нибудь прячут свою девченку. Поняли?
-Да, господин бургомистр, поняли!
Ну глядите в оба, не провороньте, а то и вам быть битыми.
Акулинушка лежа под соломой слышала, как избивали ее отца, как грозились бить ее мать. Она так же слышала, что лакеи остались в доме. Она затаив дыхание мелко дрожала от нервного напряжения и страха. Ей хотелось вылезти из под соломы, поразмяться и поесть чего нибудь. Но помня наказ матери, она продолжала лежать под соломой.
Старик очнулся. Кое-как переполз от дверей на лежащую в углу избы солому, да так и уткнулся лицом в нее. На вкровь исхлестанную спину ложиться було нельзя.
Мать Акулинушки упала на колени перед иконой и иступленно шептала молитвы:
— Господи, Иисусе Христе, проесвятая богородица — помогите нам грешным. Не дайте нас в обиду злодею-барину.
Молясь так старушка вспомнила о том как в прошлое воскресенье священник в проповеди говорил: «Иисус Христос возвещал народу — все страждущие и немощные придите ко мне и я успокою ващи страдания» Она тут же решила идти к попу. Он ближе в богу и он нам поможет спасти нашу доченьку, -торопливо одеваясь думала она.
Сказала мужу, что идет к попу, она вышла из дому. Один лакей увязался за ней, но старушка не оглядываясь быстро шла в село Богоявленское.
Грузный священник сидел на лавочке возле своего дома после сытного обеда икал и ковырялся спичкой в зубах. Старушка завидя священника поклонилась ему до земли. Подошла под благословение и поцеловала ему руку. Затем заливаясь слезами рассказала батюшке о своем великом горе.
Священник с превеликим вниманием выслушал ее и только потом внушительно заговорил:
— Смирись, раба божия. Все что делается в жизни, все это угодно богу и делается с его ведома. Бог все видит и знает. Иди, раба божия, и выполняй волю своего господина, ибо он поставлен над вами-холопами, самим господом. Иди с богом, иди. Аминь!

Двое суток пролежала Акулинушка в прелой соломе. На третьи сутки рано утром она так захотела есть, что не было никакого терпенья. Она вылезла из соломы и прислушалась. В доме слышались только горестные вздохи от да слабые стоны матери.
Акулинушка присела возле трубы и обиженно думала «неужели меня мамка забыла, даже ни разу меня не проведала. Ах как есть хочется. Так бы целый каравай хлеба и съела, а потом напилась бы воды вволю и побежала бы к подружке Машутке играть в ее тряпичные куклы»
Быстро рассветало. Акулинушка заглянула в потолка в сени. Никого нет. Всюду тихо. Она набралась смелости и тихо позвала мать:
-Мама я есть хочу, дай хоть немножечко чего-нибудь.
Не успела мать с лежанки подняться, как лакеи выскочили из избы в сени. Акулинушка в ужасе бросилась к соломе и мигом зарлась в нее.
Один лакей остался караулить девочку, а дургой побежал докладывать бургомистру.
Бургомистр торопливо подошел к дому и весело крикнул:
— А ну молодцы, показывайте где тут невеста прячется?
— На потолке, господин бургомистр.
— Тащите ее сюда, да поживее.
Лакей, карауливший девочку разрыл солому и вытащил трясущуюся Акулинушку. Она укусила руку лакея, вырвалась от него и прыгнула с полотка в сени. Но тут же была схвачена другим лакеем.
Бургомистр захохотал:
— Ха-Ха-ха! Попалась птичка-невеличка.
Ребята, яжите ее веревкой, а то пожалуй поганая тварь удерет. Сколько нам хлопот, халера, наделала.
Старушка вбежала в сени и с отчаянным криком бросилась к связанной Акулинушке:
— Доченька, родная! Никому я тебя не отдам!
Но наперерез старушке шмгнул бургомистр. Он пинком ноги сшиб ее с ног. Подбежал лакей, затащил старушку в избу и бросил ее на окровавленную спину старика, затем захлопнул дверь и подпер ее снаружи вилами.
Нам — девченкам, лежавшим на полатях так стало жалко Акулинушку и ее родителей, что мы завсхлипывали.
Темно в нашей избе. Нам не видно маму. Но мы слышим, что наша мама тоже плачет.
Ирина все еще всхлипывая спросила маму:
-Мама, а дальше что было?

Мама посморкалась, помолчала немного и затем продолжила свой печальный рассказ.
— Я тогда еще маленькая была. Из нашего огорода я с другими ребятишками видела, как один из лакеев связанную Акулинушку повалил себе на плечо и понес к барину. Бедная Акулинушка вырывалась, плакала и жалобно причитала:
— Мама! мамочка родненькая, спаси!
Потом м узнали, что ее от барина к Федору кривому принесли на руках, чуть живую, без памяти. Только на другой день она очнулась, но уже никого не узнавала. Стала ненормальная.
Ее муж — Федор кривой держал ее все время в чулане под замком. Не только она мучилась, но не меньше мучился с ней и Федор кривой. И когда она этим же летом умерла, то все были рады. Рад были потому, что окончились ее мучения.
Мама замолкла и притихла. Мы тоже долго молчали. Утирали слезы, да часто шмыгали носами. Мы мысленно проклинали изверга-барина и его цепного пса-бургомистра.
— Мама, неужели барин со всеми девочками так поступал, как с Акулинушкой? — после долгого молчания просила я.
Мама печально ответила:
— Да, со всеми. Только вот Дуня откупилась за 100 рублей. Ее за это прозвали Дуня сторублевка.
Иринка вмешалась в разговор:
— Мама расскажи, как она откупилась?
Мама сердито на нее прикрикнула:
— Девки, спать пока. помолчала немного и уже тихо говорит:
— Расскажу вам об этом завтра. Сегодня и так мы наработались, устали, да и расстроилась я, вспоминая о том, как раньше помещики обращались с нами.
На другой день мы едва дождались вечера. Похлебали квасу и залезли опять на полати. Когда мама помыла посуду и забралась на печь, мы сразу же стали просить ее рассказать нам о Дуне сторублевке.
Мама укладываясь на печи повозилась немного, улеглась и стала нам рассказывать:
— У вдовы Екатерины Дмитриевны было четыре сына и четре дочери. Старшая дочь Дуня шестнадцати лет, была очень красива и хороша собой. Узнал барин о возрасте Дуни и послал к вдове своего верного пса немца-бургомистра. Тот вбежал в избу вдовы с намерением схватить Дню и увести к барину. Но когда увидел четверых взрослых, плечистых братьев Дуни, сразу присмирел и тихо говорит вдове:
— Наш батюшка-юарин послал меня передать Вам, чтоб вы к завтрашнему дню подготовили Дуню. Наш барин оказывает вам большую честь. Он берет ее к себе.
Вдова и ее дочь Дуня сразу завыли голосом. Рослые братья Дуни встали около сестры. Сжали кулаки и на бургомистра исподлобья поглядывают.
Бургомистр потоптался немного у двери, затем спросил Дуню:
— Девка Дуня! Что ты плачешь, от радости или от горя?
Дуня с ненавистью закричала:
— Что хотите делайте, а к барину не пойду, руки на себя наложу.
Немец-бургомистр не любил, кода ему перечили, но тут поглядев на рассерженных братьев Дуни он испугался и примирительно пробормотал:
-Гут, гут! Хорошо! доложу барину, как он решит, так и будет.

На другой день бургомистр снова пришел к Евдокии Дмитриевне и видит, что вся семья в сборе. Плечистые братья на лавках сидят и под каждым из них по топору лежит. Испугался бургомистр. Когда заговорил, то стал заикаться и русские слова с немецкими путал.
— Гут морген! То есть — хочу сказать доброе утро. Наш батюшка-барин не будет брать ваша девка.
Все обрадовались. Хмурые братья заулыбались. Дуня радостно воскликнула:
-Ах, маменька! — И к матери на шею бросилась, стала ее целовать.
Бургомистр ехидно усмехнулся и снова заговорил:
-Наш батюшка-барин хочет получит с вас за девка выкуп и тогда он ее не возьмет к себе.
Все снова сникли. Братья посуровели. Вдова побледнела и задыхаясь от волнения спросила бургомистра:
-А какой выкуп-то, батюшка?
Бургомистр боязливо взглянул на братьев Дуни и тихо ответил:
-Выкуп небольшой. Всего сто рублей. Через три дня за деньгами приду. И тут же торопливо вышел из дому.
Бедная вдова завыла пуще прежнего. Ей вторила Дуня и другие дочки. Братья за топор схватились, да так и остались сидеть на лавках.
Где взять сто рублей? Когда в доме даже и одного рубля нет. Поревели, поревели и стали советоваться о том, где взять эти сто рублей, да еще сроком в три дня.
Решили все продать, но Дуню выкупить.
Продали всю скотину, даже курицы в доме не оставили, полотно, что напряли и наткали на сарафаны, рубашки и портики, но денег все равно нехватило. Тогда заняли денег у попа и дьячка под большие проценты.
Через три дня отдали барину выкуп за Дуню — все сто рублей. Осталась вдова без скотины и в большом долгу на долгие годы.
С тех пор и прозвали Дуню — Дуня сторублевка.
Вот, девки, почему Дуню стали так прозывать. — закончила свой рассказ мама, завозилась на печке, укладываясь спать.
-Мама, а разве не могли на барина куда-либо пожаловаться? — спросила моя сестра Александра.
— Что вы, девки! — удивилась мать такому легкомысленному вопросу, — кому будешь жаловаться, когда барин по закону имел на нас, крепостных такое-же право, как на свою собаку. Что хотел, то и делал с нами. Мог любого из нас продать, проиграть в карты, или на смерть запороть. Барин сам творил суд и расправу. Он установил в церкви на паперти «кобылу» деревянную. Как кто провинится, так того на этой «кобыле» и стегали березовыми прутьями. И столько хлестали, сколько прикажет барин. Многих запарывали насмерть.
Я хорошо помню, как одного дворового мальчика заподозрили в том, что он украл из кассы 25 рублей.
Его привязали к кобыле и двое лакеев под присмотром бургомистра, что есть силы хлестали березовыми прутьями по обнаженной спине мальчика. Избивали до тех пор, пока он не перестал кричать. А кричал он, что ничего не знает. Что денег даже и не видел. Бесчувственное тело мальчика — закопали в землю. Оставили только голову. Когда мальчик пришел в себя, то опять сказал, что денег не брал и попросил придать его смерти. После этого он замолчал. Подошли ближе к нему, глядят, а он уже умер.
Потом в народе говорили, что эти деньги украл сам немец-бургомистр, а чтобы отвести от себя подозрения — оклеветал безвинного мальчика и загубил его.
Вот, девки, как раньше издевались над нами помещики. Де и теперешние помещики к нам относятся также, как и раньше. Власть, земля, леса, покос — все у них. А мы, как были бесправными, так и остались черной костью, быдлом.
При этих словах мама всхлипнула и совсем замолчала. Мы, девченки — долго ворочались на жестких полатях, пока одна за другой не забылись в тяжелом, беспокойном сне.

Кроме страстей, в прабабушкином рассказе есть описание курьезного случая. Про ее брата Ивана.

У нас в деревне Печуриха среди крестьян было такое суеверие, что верили не только в бога, но и в чертей, леших, русалок и домовых. Всего боялись и жили в страхе.
Расскажу как моой родной брат Иван отделился от нашей семьи. Поставил избенку, а баню не ставил лет десять. Жена Анна все время его пилила:
— Строй, Ваня, баню. Не век же в чужих банях мыться. Надо свою иметь.
Делать нечего. Осенью стал Иван строить баню по черному, без труб. Работает, а сам все про поганх чертей думает: «Поставлю баню, а в ней обязательно черти поселятся. Нечистая сила всегда в банях прячется.» Думает Иван о чертях и тяжело вздыхает. Эх, лучше бы без бани жить. Сам он чертей не видел, а вот многие мужики, а особенно бабы рассказывают, что черти их пугали.
То на вымытое чистое тело сажей с потолка так натрясут, что приходится снова мыться. То черт в печку залезет, да так завозится там, что раскаленные камни с шумом трескаются, хоть из бани беги. А то и так бывает: подкрадется черт в коптилке, да и загасит ее и станет в бане так темно, да страшно, что некоторые из бани голые вскакивали и бежали домой без оглядки. Вот ведь что черти в банях делают.
Наконец, баня готова. Осталось только прибить гвоздями доски на кутнике, где веником парятся. Дверь в баню туго закрывалась. Иван хлопнул ее с силой. Вдруг слышит в бане что-то громко застучало. Иван перекрестился и с опаской заглянул в баню, а там на полу молоток валяется. Иван рот разинул от удивления. Молоток-то ведь был на кутнике. А ему невдомек было, что молоток упал с кутника тогда, когда он дверью грохнул. Иван еще раз перекрестился, схватил молоток, да из бани бежит домой и думает, «не успел баню выстроить, а черти уж тут, как тут. Не зря в народе про бойких людей говорят «проворный, как черт» И опять Иван тяжело вздыхает.»Эх, не надо было строить баню. Как нибудь прожили бы и без нее.» Однако, дома ни кому ни чего не сказал.
В субботу жена истопила новую баню. Вечером стали мыться. Анна помыла детей, отправила их домой и сама уже одевается, тут Иван пришел. Разделся и первым делом полез на кутник париться. Иван с кутника кричит жене:
-Аннушка! Поддай-ка пару. Да скоро не жди меня домой. Я в своей-то бане вдоволь попарюсь.
Жена воду на горячие камни в печи плещет, да смеется:
— Не хотел Ваня баню делать, а теперь домой не хочешь из нее идти.
Жена ушла. А Иван себя веником стегает, да от удовольствия крехтит. Все бло хорошо. Но вот иван стал переворачиваться на другой бок и слышит, как не приколоченные доскипод ним стали расходится в разные стороны. Иван упал вниз головой в глубокую яму, вырытую под кутником, для стока воды. Это было так неожиданно, что он не сразу сообразил, что с ним произошло. Сразу подумал, что это проделки черта и уже со страхом, но терпеливо ждал, когда же они его схватят и поволокут в ад. Хоть и ткнулся он головой в яму и неудобно было ему в таком положении лежать, но он боялся пошевелиться и не двигал ни ногой, ни рукой.
Сколько Иван так лежал, он уде и не помнит. Но кругом все было тихо и темно. Слабый свет коптилки не доходил до ямы, в которой лежал Иван.
Наконец Иван повернулся, но опять никто его не берет. Тогда он стал вылезать, уже поднялся на утник, но доски были скользкие и он снова сорвался в яму. После этого он уже не вылезал, а как-то весь напрягся и сразу выскочил на кутник. От резкого толчка по неприколоченным доскам, они посыпались с кутника на бол бани. Одна доска упала на коптилку и загасила огонь. В темноте Иван совсем обезумел и бросился к дверям, там наскочил на кадку с водой и спихнул с нее ведро на бол. Ведро загремело. Иван без памяти выскочил из бани и бросился бежать. Хорошо что был вечер и никто не видел, как до смерти перепуганный Иван голй и босый бежал по промерзлой земле домой. Как нахлестанный влетел он в дом и сразу вскочил на печь. А там после бани его детишки сидели. Они испугались, за трубу попрятались и оттуда спрашивают отца:
-Тятя, ты чего из бани голый прибежал? Где белье и шуба?
Отец дрожа от холода и пережитого страха им ответил:
-Все осталось в бане. Там меня чуть черт не задрал. Он два раза меня под кутник стаскивал.
Жена Анна, напоив корову вошла в избу и увидев голого мужа — ахнула, а потом не выдержала и засмеялась.
— Ты чего Иван голвц на печи сидишь? Чего там детей пугаешь? Ты, Иван, уж часом не рехнулся-ли?
А Иван свое твердит:
— В бане, Аннушка, меня чуть чуть не задрал. Два раза под кутник стаскивал.
Анна так и покатилась со смеху.
— Ох, и дурак же ты, Иван. Ведь доски-то на кутнике у тебя не приколочены. Вот они от сырости и разъехались, ты и упал под кутник. Когда я парилась, так боялась, чтобы не упасть. А ты на чертей сваливаешь. Эх ты, а еще мужик.
Иван оправдывается:
— Я доски не приколотил потому, что мне тогда черт помешал. Он уже тогда в баню вселился и с кутника молоток сбросил на пол. Я напугался и домой убежал.
Анна еще сильнее над ним смеется. Сходила в баню, принесла всю одежду. Смыла с мужа всю грязь и одела его.
В деревне узнали об этом случае. С тех пор мужики проходу Ивану не давали. Особенно донимали его ребятишки, как только увидят так и кричат на всю деревню:
— Дядя Ваня расскажи нам, как на тебе черти каталися.
Иван на них только рукой махнет и идет себе по своему делу.
А верить в чертей так и не перестал.